Корней Чуковский

Настоящее имя писателя – Николай Корнейчуков. Рождённый в 1882 году, мальчик был записан на фамилию матери как незаконнорожденный. Его отец был иудеем, мать – христианкой, официально они не смогли оформить отношения. Отец – Эммануил Левенсон – рано оставил семью. Мать – Екатерина Корнейчукова – сама растила детей: дочь и сына. Николай ужасно тяготился незаконностью происхождения: в его метрике даже не было указано отчество, а в других документах оно варьировалось: Васильевич, Эммануилович, Степанович, Емельянович. Болезненный вопрос стал причиной того, что он взял псевдоним, под которым мы все его знаем. Отношения с отцом у Николая не сложились, и позднее, когда тот приехал к нему на дачу в Куоккалу, Чуковский просто выставил его за дверь.

Начало карьеры Корнея Чуковского связано с журналистикой. Проработав пару лет в газете «Одесские новости», в 1903 года он был отправлен в командировку в Лондон. Чуковский единственный в редакции мог говорить на английском языке. Причем выучил он его самостоятельно. Вот как писатель вспоминал об этом:

После возвращения из Англии Чуковский поселился в Петербурге и стал литературным критиком. К этому времени он уже был знаком с А. Блоком, Л. Андреевым и А. Куприным. В 1908 году вышел в свет очерк о современных писателях «От Чехова до наших дней». В 1917-ом Корней Иванович принялся за многолетний труд о Некрасове — его любимом поэте. И ничто, казалось, не предвещало, что Чуковский станет детским писателем.

Произошло это с легкой руки Горького, который попросил Чуковского написать поэму для своего первого сборника детских произведений. Корней Иванович вначале очень переживал, что у него не получится. Но помог случай. Возвращаясь в поезде в Петербург с заболевшим сыном, он под стук колес сочинил сказку - так родился знаменитый «Крокодил». А Чуковский с тех пор стал любимым детским писателем.

Корней Чуковский жил в непростое время. Казалось бы, его стезя – изучать творчество Некрасова и Чехова, писать детские стихотворные сказки, переводить Дефо, Киплинга, Уитмена – быть максимально вне политики. Но выяснилось, что оставаться нейтральным невозможно. Показательное осуждение «чуковщины» началось в 1928 году с публикации Надежды Крупской, где она указала, что в книгах Чуковского «не затронуто ни одной советской темы» - более того, его сказки вредны, потому что развивают «суеверия и страхи», восхваляют «мещанство и кулацкое накопление» и дают «неправильные представления о мире животных и насекомых». Следствием стала последовательная травля писателя, еще недавно бывшего кумиром советских детей. В 1929 году Чуковский был вынужден публично покаяться и дать обещание написать поэму «Веселая колхозия». Этот шаг в писательском кругу был принят неоднозначно. А главное, сам Чуковский чувствовал себя предателем. Но творческая трагедия отошла на второй план, когда семья узнала о страшном диагнозе младшей любимой дочери Маши, Мурочки: девочка заболела костным туберкулезом. Чуковский стал свидетелем медленного и мучительного угасания своего ребенка. В 1932 году одиннадцатилетняя Мурочка умерла.

Корней Иванович очень долго не мог оправиться от этого удара. Он обожал дочку, именно для нее писались последние, самые знаменитые его сказки. Трагедия словно лишила его способности сочинять. Он сам говорил, что «детский писатель, чтобы писать, должен быть счастлив». Чуковский продолжит заниматься переводами и мемуарами, но «сказочный» период писателя закончится.

В 1952 году Чуковский опубликовал монументальный литературоведческий труд "Мастерство Некрасова", который был удостоен Ленинской премии. А еще через 10 лет 80-летний писатель получил почетную степень доктора литературы Оксфордского университета за многолетнюю просветительскую работу и изучение поэзии и жизни Некрасова. Из русских писателей до него эта степень была присуждена Жуковскому и Тургеневу. А впоследствии — Анне Ахматовой.

На закате лет Чуковский скажет: «…я пишу и печатаюсь шестьдесят три года. Помню Куприна молодым человеком, еще до того, как он написал «Поединок», и юного Блока в студенческой нарядной тужурке. И мне самому удивительно, что я все еще не бросаю пера. Но не могу и представить себе, как бы я прожил хоть несколько дней без него».